С третьей попытки я нашла из всех Народовых театров Варшавы оперу и даже не опоздала. Усилия были вознаграждены вдвойне: помимо спектакля театр организовал еще и выставку по Билли Бадду. Так что я выкладываю фотографии картин. Спектакль я буду часто сравнивать с тем, который был в Осло, потому что постановка та же, а результат гораздо лучше. И не только потому что я сидела во втором ряду, откуда видно много вкусных деталей. В основном это заслуга каста. Но была и еще одна причина.
Подробности
Решающий момент в том, что зал варшавской оперы гораздо меньше, чем норвежской. С одной стороны, на сцене сразу становится теснее, с другой, подчеркивается, что на "Неустрашимом" никуда не деться друг от друга, что там неуютно, что всё тайное там скоро становится явным. Но это зритель увидит позже. В начале действия ограничение пространства благотворно сказывается на здоровье капитана Вира. В отличие от норвежского, варшавский капитан не маразматик. Он стар, погружен в воспоминания, но видений у него нет. Он вполне бодр и по-флотски аккуратен: волосы зачесаны, как в молодости, к мягкой стариковской кофте прицеплен орден, под кофтой накрахмаленная рубашка, на шее галстук. Он не путает прошлое и настоящее. Матросы - замершие картины его памяти. Ряды, тянущие канаты, застыли подобно фотографии "Водружение флага над Иводзимой" или построенному по ней мемориалу морской пехоте. Воспоминания продолжают выстраиваться внутри гостиной, а после эпизода с набором рекрутов комната не уплывает вглубь сцены, не погружается в темноту подобно сознанию Вира. Он сам буквально переносится в свои воспоминания. Когда гостиная уезжает в сторону, старый капитан выходит в дверь навстречу "Неустрашимому".
Что любопытно, матросы здесь не безликая масса. С самого начала заметны разные типажи. Среди них есть здоровенный толстяк, вроде бы слегка недотепистый, но довольно ловкий в своем деле. Есть немолодой плут, на ходу придумавший, что у него болит рука, когда заметили, что он халтурит. Но заметнее всех Дональд. Он здесь в роли красавца-матроса и останется в ней после появления Билли. Билли - детка. Дональд - лидер. При этом остроумный и добрый. Когда мичманы (лет десяти, не больше) покрикивают на матросов, изо всех сил стараясь копировать старших офицеров, Дональд не злится на них, а мягко подсмеивается. Интонация доброй усмешки у него основная. У него есть забавные привычки: он любит чупа-чупсы и убирать за уши недокуренные сигареты. А еще в этой версии он дружит с Датчанином. Они хорошо контрастируют: Дональд - высоченный атлет и весельчак, Датчанин - мрачный приземистый пухляш, при этом у обоих огромный запас здравого смысла и понимания, где они. Они видят одно и то же, но Датчанин раздражается, а Дональд смеется. А вот издеваться над сослуживцами никто из них не станет. Рыжей Бороде (здесь черной) за его попытки протестовать и так изрядно досталось во время допроса. На тот момент он ещё не вписался в команду, ещё не удивил никого любовью к морским песням (здесь именно Борода предлагает Датчанину тоже спеть), ещё не ранен во время финального бунта. Но то, что человека с воли так быстро прижали, никого не развеселило, кроме капрала, который бил и выкручивал руки с явным удовольствием. Надо сказать, Клэггарт не веселился. Бесстрастно выполнял свою работу, пока не появился Билли и не улыбнулся ему. И когда Клэггарт ответил на улыбку, на мгновение было видно, как он рад и растерян. Должно быть, на "Неустрашимом" никто не улыбался ему уже очень давно. Здесь у Билли была совершенно солнечная улыбка и внешность маленького чертенка (в сети есть фотография этого актера в гриме сатаны). Он не совсем мальчик, но по-мальчишески тощий и юркий (особенно заметно, когда лавирует в драке прежде чем приложить Крысу лбом о стол), не красавец, но очень симпатичный со своим острым носом, буйными кудряшками и широкими скулами при худом лице, чуть косящими глазами, зато с длинными ресницами. Его внешность необычная, но трогательная и очень работает на образ. Его шейный платок выглядит совсем старым, зато на нём вышиты инициалы "B. B.". Можно представить, что эта вещь дорога Билли, как чей-то подарок, или даже это - одеяльце, в котором его подкинули. Какой-то слишком теплый и жесткий материал для платка, а для шарфа слишком короткий. Этот момент добавляет образу хрупкости. А еще Билли действительно пугающе заикается. Он не пытается бороться с заиканием, как многие другие Билли. Его буквально парализует, всё тело будто сводит судорога. Понятно, что насторожило офицеров. Впору усомниться в пригодности новобранца для службы. Но он сам не сомневается. При этом, в отличие от Билли Ибрайло, от службы ничего не ждет, просто радуется чему-то новому в своей жизни. До того, как видит избитого Новичка.
В этой постановке Новичку посочувствовал даже Клэггарт. Его ответ "Не может идти - пусть ползет" прозвучал не издевательски, а скорее как "что ещё с ним делать?" (хотя выход нашелся, как и в норвежской постановке, Новичка унёс на руках его друг). Каптенармус даже сочувствующе покачал головой. Можно поверить, что вполне искренне. Это занятный момент. На "Неустрашимом" в этой версии проблема не в том что людям в удовольствие издеваться друг над другом, просто зло как-то вошло в норму, воспринимается как должное и уже никто не помнит, что можно поступать иначе, а если и вспоминают, все равно поступают как привыкли. Концепция банальности зла в действии. Но не всегда, иногда привычку заменяют вполне внятные мотивы, это в первую очередь касается каптенармуса. Отношения Клэггарта и Новичка всегда интересная тема. В этом спектакле у них обозначилась еще одна грань: Новичок хотя и боится каптенармуса, но ревнует его, и Клэггарт это знает. Когда каптенармус разговаривает с Билли после драки с Крысой, Новичок сначала нервно наблюдает, а потом подходит ближе, чтобы напомнить о своём присутствии. Но столкнувшись с ним так не вовремя, Клэггарт с криком "смотри куда идёшь!" в ярости разворачивает и прижимает заломив руку к столу, тем самым напоминая Новичку его место. Новичок сбегает и плачет в верхнем отсеке, а Дональд и Датчанин немного удивленно переглядываются: "что, уже успели? быстро они". Позже выяснится, у Дональда самого есть партнёр на борту, очень влюблённый, но очень осторожный, так что Дональд быстро считывает чужие отношения. Про Клэггарта он тоже всё понял, потому и начал расписывать недогадливому Бадду капитана: пусть парень найдет способ приглянуться кэпу (который в молодой версии и внешностью, и манерами очень похож на Питера Пирса), может, тот станет защищать от каптенармуса. Кто знает, выручал ли так Дональд кого-то раньше. А в сцене, где Клэггарт убеждает Новичка подставить Билли, Новичок уже понял, что не ему на что-то рассчитывать, он испуганно тараторит, что да, всё выполнит, что помнит, как его утешали в лазарете, только пусть не наказывают. Когда он засомневался, Клэггарт начал выкручивать Новичку руки, нажимать на незажившие рубцы, а под конец ласково и цепко обнял, последнее "for me" почти прошептал на ухо. Тогда Новичок согласился. И если судить по взгляду, не потому, что у него появилась какая-то надежда, а потому что почувствовал, что в какой-то мере они с Клэггартом принадлежат друг другу. Хотя после этого реплика "почему я не дома, где меня все любят" прозвучала особенно горько. Должно быть, раньше Клэггарт подал ему какую-то надежду. В сцене казни Новичка нет на построении.
В исполнении Гидона Сакса каптенармус тактилен и к чужому личному пространству относится не слишком уважительно. Кстати тут резкий контраст с каптенармусом Релии. Норвежский Клэггарт по началу пытался обращаться с Баддом как со всеми, осматривал оценивающе и когда хватанул, сделал это вполне по-хозяйски и лишь нарвавшись на непривычную реакцию изменил отношение. Клэггарт Гидона Сакса с самого начала не может поставить Билли наравне с другими. Его обезоруживают открытость и хрупкость, вглядывается в лицо, а не осматривает фигуру. Даже нервно отворачивается, когда Билли сразу после призыва стягивает свитер и влезает в матроску. Когда после истории с Крысой каптенармус отправляет всех спать, он подходит к Билли с видом полным надежды, но в ответ получает смущенную и непонимающую улыбку. Билли почувствовал, что от него что-то хотят, но не понял что и пошёл спать. Единственный раз когда Клэггарт решается прикоснуться - это когда целует в плечо спящего Билли, на прощание, уже после того, как решает его подставить.
В других случаях, даже уже приблизившись, он начинает растерянно улыбаться и не знает как себя вести, хотя со всеми прочими всегда умеет себя поставить. Позволяет себе лишнее даже с Виром. Когда капитан соглашается допросить Билли, каптенармус (который в отличии от версии Релии даже фуражку перед капитаном не снял), издевательски кладёт руку на перила, почти обнимая капитана, и лишь услышав раздражённый приказ уйти, не менее издевательски убрал и жестом изобразил "что вы, что вы! я трогал только перильца!".
Клэггарт позволяет себе не только передразнивать Крысу, но и откровенно лапать его, потому что видит, что раздражает капрала не меньше, чем Крыса его самого, что тот ненавидит его почти так же как он сам ненавидит начальство, но ещё меньше может позволить себе выражать недовольство. Крыса не привлекает Клэггарта, но каптенармус всё равно лапает его, чтобы припугнуть: "не нравится выполнять мои приказы, найдём тебе другое применение". Это срабатывает. Тем более, Крыса довольно строгих взглядов. Наблюдая сцену шантьи в столовой, особенно танцующего в трофейном лифчике Дональда, всем своим видом будто хотел сказать "Что, опять?? Неужели надо каждый раз доводить до этого?!", а Дональд в отличие от своего норвежского собрата изображал не комичную неуклюжую тетушку, а прямо бдсм-госпожу. И это Крысе ещё повезло, что его погнали обыскивать койку Бадда. Дональд на своей койке хранил журнал с моделями в стиле пин-ап, и не он один.
Своим поведением Крыса немного напоминает стереотипного мальчика-отличника из строгой религиозной школы. Его можно пожалеть, чего не скажешь о Редберне, который похож своим поведением, но не вполне. Этот напоминает персонажа Высоцкого: "и особист Суетин, неутомимый наш, ещё тогда приметил и взял на карандаш". Но Редберна Крысой не назовут - слишком высокий статус. Из офицеров он самый неприятный. Приговору если не порадовался, то был доволен, как хорошо выполненной работой. Ретклиф просто служака, хотя в вине Бадда себя в какой-то мере убедил. Его фраза "Мы все звали его Деткой" прозвучала сожалением и о том, до чего "Детка" дошёл, и о том что в нём так ошибались. И всё же скорее пожалел мальчика. Пожалел он и юнгу, некогда с обожанием и бесконечным любопытством наблюдавшего за капитаном на военном совете, а теперь с ужасом следящего за процессом, и уверенно вывел, почти вытолкнул ребенка из капитанской каюты. Ретклиф единственный, кто вспомнил, что в комнате с трупом стоит десятилетний. Флинт выглядел тупым здоровяком. Эдаким безмозглым сказочным медведем, делающим то, что скажут. Но он единственный казался по-настоящему испуганным, вынося приговор, он пошёл на поводу у старших по званию и сам же испугался того, что натворил.
Сцена перед казнью очень горькая, несмотря на то, что в этой постановке Датчанин мрачнее и суше. Ключевой стала реплика Билли, что ему "лучше не думать о том, что могло бы быть". Его камера здесь тоже представлена как еще один ад в аду, даже с чуть колеблющейся подсветкой, едва напоминающей пламя, но в отличие от Имбрайло, Партыка отыгрывает больше не физические мучения, а моральные. Билли не готов расстаться с жизнью. До того смерть казалась чем-то настолько отдаленным, что до суда он явно не верил, что в самом деле убил Клэггарта. И он искренне жалеет Вира, который со стыдом и страхом отворачивался от Билли на процессе.
Когда все толпятся у лестниц, наблюдая казнь, Дональд неожиданно отделяется от всех и рыдает в стороне, наплевав на образ крутого парня. Но стоит казни состояться, он со сверлом в руках возглавляет бунт. Но когда ранят Бороду, который оседает, но продолжает держаться, Дональд жестом показывает отступать, не желая худших последствий. Вооруженный офицеры теснят матросов пока те не сдаются.
В финале Вир несколько раз по ошибке начал арию раньше времени и эта ошибка хорошо вписалась. Будто ему настолько тяжело вспоминать, что он физический не может заставить себя сразу выговорить всё, что случилось. В этом спектакле Вир не умирает. Он много лет вспоминал эту историю, и только под старость понял, что действительно мог что-то изменить. И теперь ему жить с этим знанием. И, скорее всего, долго.